Битва на Косовом поле 1389 г., а точнее, широко распространенные представления о ней замечательный пример слияния легенды и истории. Со школьных учебников мы с вами знаем, как сербский герой Милош Обилвч обманом проник в турецкий лагерь и заколол султана Мурата. Однако в результате коварного предательства сербы потерпели жестокое поражение, поэтому Сербия на многие века попала под турецкое иго. И все это, увы, не соответствует действительности. Во всяком случае — источникам, рубежа 80-90-х гг. ХIУ века.
Они ничего не говорят о подвиге Милоша Обилича, хотя и сообщают о гибели обоих предводителей сражения — турецкого султана и сербского князя Лазаря. Кстати, он не являлся абсолютным правителем Сербии, поскольку этот титул принадлежал тогда королю Боснии Твертко. Сербские земли находились в состоянии раздробленности до Косово и сохраняли элементы самостоятельности еще более чем полвека после злополучной битвы. Историки ((критической школы" в конце ХIХ века доказали, что Вук Бранкович, чье имя стало нарицательньЫм обозначением предателя, вовсе не предавал князя Лазаря, а напротив, много сделал для успеха сражения.
Тем не менее, легендарный образ Косово — сильнее и притягательней всех этих историографическвх поправок. Сложные и противоречивые коллизии истории спрямлевъi здесь до житейского рассказа с универсальным значением. Как подчеркивает современный исследователь, косовский миф занимает центральное место в сербской исторической мифологии. Он использовался всеми видами идеологии, воздействовал на многие поколения сербов в массе и в отдельности. Посредством школы, средств массовой информации, воспитания и пропаганды им элоупотребляют нередко и до сих пор. "Идея державы из славного прошлого, Царства сербского, по злому року павшего от превосходящего противника..., очень близка той библейской [идеи] об избранном народе, что грешит и бывает благословен, возвышается и падает, что прошел через тяжкое вавилонское пленение с надеждой и затем — триумфом"1.
Каким образом возник этот феномен. Как ясно из вышеприведенной цитаты, одним из источников косовской легенды является библейская мифология. Исследователи показали, что первоначальный образ косовской легенды сводится к культу Лазаря — киязя-мученика, сделавшего выбор в пользу Царствия Небесного.
Эта церковно-христианская легенда имела в качестве прототипа крестный путь и земные страдания Христа. Она была создана, очевидно, сразу после трагических событий на рубеже ХIУ—ХУ веков в лоне официальной церкви (при монастыре в Раванице, куда были перенесены мощи святого) с подачи правительства княгини Милицы надеявшейся гарантировать власть и хотя бы часть подконтрольных территорий малолетним наследникам Лазаря. К более позднему времени относится возникновение истории предательства Вука Бранковича и подвига Милоша Обилича. Это результат восприятия событий Косовской битвы и происходившего после нёе, а также самого культа князя Лазаря в народной эпической среде, проследить детали, логику и последовательность которого крайне затруднительно. Ненад Любинкович, например, считает, что некоторое время параллельно сосуществовали различные варианты рассказа о Косово, а дальнейшее мифотворчество развивалось путем соединения разных, иногда противоречащих друг другу рассказов. Поприщем этой легендарной амальгамы стал дубровник, куда стекались переселенцы из разных областей Балканского полуострова. Это был центр, в котором вращались торговцы, путешественники, представители дипломатических миссий и т.п. дубровчане, будучи заинтересованными наблюдателями, воспринимали не согласующиеся между собой, возникшие в разное время и в разных областях легенды как часть большого рассказа.
В результате был сконструирован новый мозаичный сюжет о Косовской битве. Он стал известен благодаря далматинским гуманистам ХУI века. А в еще более полном виде косовская легенда представлена в обширном сочинении Мавро Орбини "Королевство Славян" (1601). Гуманистов привлекала индивидуалистическая трактовка подвига Милоша Обилича, однако труд Орбини имел и вполне конкретный политический заказ — обоснование необходимости и возможности привлечь христианское население балканский провинций к борьбе против турков под эгидой католических государств. Итак, первые попытки пропагавдистского использования народных преданий о косовском бое относятся к рубежу ХУI— ХУII века, ко времени далматинского Возрождения.
Спустя столетие в преддверии и с наступлением просветительской эпохи появляются стилизованные под народные песни произведения образованных идеологов. Сближение и взаимодействие двух традиций интенсифицируется. "Кажется, — писал Миодраг Попович, — что клерикально-буржуазная интеллигенция способствовала расширению и популяризации косовской легенды между сербами в Австрии в ХУIII веке больше, чем [православная] церковь и ее святители".
Действительно, косовский миф в том виде, в котором он существует в настоящее время, — это светский феномен, секуляризированный вариант древних мифов, религиозных и эпических легенд в популярноисторической или откровенной идеологической редакции. Истоки этой "современной" трансформации следует искать на рубеже ХУ1I1—ХIХ веков, в творчестве образованной элиты австрийских сербов. Но пример их творчеству дали представители этнйчески близко но и в чем-то (религиозно) враждебной среды — католики А. Змаевич, Ф. Грабовац и, наконец, А. Качич-Миошач, написавший самую известную стихотворную хронику. "Приятная беседа народа славянского" (1756), ствлизованную под народный эпос.
Прежде чем перейти к характеристике конкретных произведений, подведем предварительные итоги. Косовская легенда соткана из разных сюжеткых элементов и символов, некоторые из которых генеалогвчески восходят к индоевропейской древности (мифологический и архавческий этапы развития эпоса), другие к христианской традиции, которая в свою очередь также имеет архаическую подоплеку. Наконец, третьи — привнесенные в Новое время под влиянием гуманистических, вросветительских и предромантических настроений отдельных авторов, стремившихся кодифицировать известный сюжет. Эти элементы могли в чем-то противоречить друг другу, что придает семантическую неоднозначность эпической истории, с одной стороны, и провоцирует возможность — во имя примирения противоречий — конструктивистского авторского подхода к ней, с другой. Косовская легенда развивалась в условиях своеобразного диалога письменной и устной культуры, которые несли в себе не iщентичные, но и не исключающие полностью друг друга смыслы, иначе бы такой диалог был не возможен.
Однако, как верно заметил М. Попович, ко времени записи косовских песен различия в восприятии эпической драмы образованным меньшинством и Необразованным большинством сербов были очевидны. "Косово Карагеоргия, очевидно, было другим, нежели то, о котором писали и говорили в Сремских Карловцах. для него оно было не только поэтическим символом сербского поражения и величия, но, прежде, всего, реальное поле боя, на котором дикие полуязыческие воины вели борьбу против турков". Различия касались, конечно же, не только восприятия образа Косово, но и способов его описания.
Только победа письменной культуры могла со временем ликвидировать этот разрыв. Ценой процесса сближения двух культур, который так стремились ускорить, стало восприятие образованной средой значительной части народной традиции, то есть намеренное "снижение" "высокой" культуры. Этот культурный переворот обычно ассоциируется с радикальной реформой В.С. Караджича, но в менее радикальных формах он начался гораздо ранее. Косовская легенда была важна в данном случае, во-первых, как центральный исторический миф Новой Сербии, пускай и существующей пока только в проекте, и, во-вторых, как сюжет давно уже ставший предметом культурного диалога. Он с самого начало был лакомым кусочком для патриотической (национальной) пропаганды.
Одним из первых произведений, где народная эпика была использована в целях национальной консолидации, стала написанная народным стихом поэма земунского "книговезца" Гавршiла Ковачевича "Сражение страшно и грозно между серблима и турцыма на полю Косову, под князом Лазаром, случившесе у 1389-м лету юния 15 дана> (1805). Поэма часто переиздавалась, порой меняя названия. По подсчетам литературоведов всего до обретения Сербией независимости, а точнее — до 1879 г. поэма выдержала 10 изданий3. Ее без преувеличения можно назвать самым популярным изложением легендарных событий на Косовом поле, хотя литературные достоинства поэмы весьма сомнительны. Важнее в ней общественно-политическая актуализация далекой и легендарной истории.
Удивительный пример синтеза разнородных элементов культурного обихода в поисках национального консенсуса — описание Ковачевичем княжеской вечери. В начале ее князь Лазарь разочаровывается, публично сообщая об этом, в Мялоше Обиличе как в эмеевиче (фольклорный, языческий мотив), что "... высоко на крылах / по воздуху вьется / И орлов великих под облаками бьет, / А на землю с высоты / всегда готов [спуститься], / Растерзать и раздавить / Хал или аджай>4. Он сравнивает себя с Исусом в Гефсиманском саду: <И теперь перед вами / хочу ггретворить / За трапезой, как Христос / на тайной вечере, / <...> / И Иуду тогда обличил>. Согласно спенарию евангельской легенды, князь Лазарь подает чашу Милошу, предлагая выпить за него тому, кто "... меня предать замыслил, / как Иуда спасителя своего".
Князь Лазарь, хотя и был прославлен как святой после гибели на Косове поле, все ж таки не Господь-Бог. В отличие от Христа, в своем пророчестве он ошибся, и об этом ему прямо заявляет Обилич. С точки зрения ортодоксального понимания веры, аналогии с тайной вечерей находятся на грани святотатства, но использование евангельского сюжета, как и разговор о сверхъестественных способностях Милоша-эмеевича, носит в поэме условный, игровой характер. Тем самым, снимается культурный конфликт и достигается эффект большого смыслового объема: косовская история оказывается способной вобрать в себя формально противоположные мифологкческие конструкции.
Поэма Ковачевича была написана и вышла из печати в условиях начавшегося восстания сербов Белградского пашалыка, которое автор приветствовал, посвятив ему предшествующее произведение.
Поэтому история о Косовской битве наполнена актуальным смыслом. Эпический материал соединен с исторической интерпретацией. Ковачеввч не ограничивается патетикой и дает в конце поэмы обширное примечание под заголовком "Три главные причины сербскому несчастью и падению царства": "1. Что воинство в готовности и приправленности к сражению еще не было. 2. Что Мюш без договора и дозволенкя в турецкий лагерь отошел... З. Что Вук Бранкович с 8 тысячами подручного себе воинства во время сражения в сторону в лес убежал и князю Ла- зарю изменил: отчего все воинство сербское еще в вящий страх [и] смущение впало. Отчего Царство сербское разорилось и пало, и от того времени в Сербской земле осталась скорбь и печаль великая и до нынешних дней". Косово неизбывная боль — перебрасывает мост из прошлого в настоящее автор поэмы. Учитывая контекст событий, происходивших в 1805 г. в Белградском пааiалыке, по ту сторону австрийской границы, разбор причин падения Сербского царства следует воспринимать как инструкцию ддя руководителей освободительного движения и указание на его конечные цели: избыть "скорбь и печаль" путем восстановления утраченного.
Новый подъем интереса к косовской легенде отмечается в 1820-е гг. В первом номере журнала "Сербская летопись" за 1825 г., который носил программный характер, помещен очерк под заголовком "Видов день. Косово": "Время летит безудержно и сливается в море вечности. <...> Всякий народ имеет некие для себя важ-. вые точки времени; всякий имеет день своей жизни наизначительный, важностью бывшими приключениями незабываемый день! Видов день! Какая и сколькая важность с ним связана. В жизни сербского народа более знатного нет. Ежегодно возвращаясь, приходит он к нам в своем многозначительном и торжественном виде. мысленно перемещает нас на превеликую равнину поля Косова и печально умкльно занимает душу нашу трогательвыми образами сербского прошлого!". Можно сказать, что редактор "Летописи" Г. Магарашевкч первым предложил считать годовщину Косовской битвы — Видов день — национальным праздником сербского народа, придан ему мемориально-мобилизирующий смысл. В действительности такая практика сложилась лишь к концу ХIХ века, когда был отпразднован 500-летний юбилей этого знаменательного события. "С горькой гру- стью проклинают наследники несогласие и междоусобную элобу, ибо в них находят несомненную причину жалостной судьбу и несчастья своих праотцев. <...> О, если бы собственную корысть забыть для общего блага, пагубное пристрастие — для народной пользы, питая и храня в груди своей чувство сыновней благодарности и подданнкческой верности, ибо эта добродетель драгоценное наследие всякого истинного сербина". Слова Магарашевкча звучат как инструкция по настройке "родолюбивых" чувств, в которой центральное место занимает просветительская концепция "общего блага", с успехом использованная в национально-патриотической доктрине.
Йован Стеркя Попович опубликовал в 1828 г. героическую драму "Милош Обилич", которая является типичным образцом ранней сербской романтики. 1-iаряду с "историческими" персонажами, добрая часть которых, правда, тоже пришла из легенды, здесь действуют три аветины (что-то вроде русалок) и их царица. Однако при всех фантасткческих допущениях, не чудеса составляют основное содержание драмы. Главная же ее задача — это проповедь патриотизма. Поэтому после короткого пролога с участием аветин, забавляющкхся на лоне природы, следует очень даже серьезный диалог на тему, как следует любить свое Отечество. Свои собственные мысли автор вкладывает в уста Милоша Обилича. Тот беседует со своим приятелем (с ним потом они проберутся в турецкий лагерь) Иваном Косановкчем: "Разве тебе неизвестны те рабства оковы, в которые брошена Сербия... , — вопрошает Мклош, — где теперь истинное отечестволюбие, которым сербин некогда гордился и страх и ужас вселял во врагов, удалились, удалились они от нас, отказаны потомкам". Нетрудно заметить, что М. Обклвч ведет вполне актуальную беседу, заглядывая в прошлое, точно так же, как всматривались в него патриотически настроенные современникк автора драмы, да и он сам. Й.С. Погювкч черпал энергию опткмизма во временах Косовской битвы, а его герой (и герой этого легендарного сражения) оглядывался еще дальше назад. Во сне ему является "поочим" царь Стефан душан "весь синий и изменившийся, с мутными очами и бледным лицом", своего рода "тень отца Гамлета", вопроiыая, как вопрошает М. Обилич читателя и зрителя: "Где Милош твоя клятва, которой ты уверял, что будешь Отечеству верен? Почему допускаешь, что моя Сербкя печалью объята? Ах, сыновья, сыновья". После этих слов явивихийся во сне преобразился в кровавую реку — явно дурной знак.
Таким образом, автор расширяет образ семьи все сербы (читатели и зрители его драмьг) являются наследниками героического, порой печального сербского прошлого, историческими сыновьями и М. Обклкча и его <шоочкма" царя душана, следовательно, все они несут равную ответственность за судьбу своей несчастной родины. Ситуация, описываемая Обклкчем, нкчуть не отличается от той, в которой сербские земли находятся и на момент написания драмы: "Седьмой месяц, мой Иван, как мир основан, и какое добро Сербия ощущает? Богатые сокровища из недр своих излквает, чтобы в чужие земли вносить, дань платит и храбрость сербскую хоронит... Восстань, о восстань, чтобы Отечество защитить".
Иван клянется посвятить жизнь Отечеству, но это только образец для подражанкя, приглашение к аудитории драмы: "Сербкя ни до одного Бранковича унизилась, который только глядит, как бы раздуть свое имя, свою славу и благородство, должны быть искренние народолюбцы, которым твой призыв придется по душе".
Стоп. Но ведь ни Милош, ни Иван, если следовать хронологии, еще не слышали ничего о предательстве Вука Бранковича — до Косовского я далеко. Тем не менее, герои драмы Поповича наперед знают все, что их ожидает. Поэтому они могут без обиняков, как действующие лица агитационного театра, напрямую общаться со зрителем — он так же хорошо знаком с этим старым сюжетом. Милош и Иван прямо-таки вербуют добровольцев, шантажируя колеблющихся клеймом предателя Бранковвча. О личном благополучии следует забыть во имя народного блага. "Нет, не пропадет Сербия, подхватывает оптимистические уверения Мвлош Обилич, — не бойся, Иван, она должна процветать, и всякий соседний соперник пускай ей завидует...".
Если в поэме Г. Ковачевича христианская мотивировка уравнена с патриотическими призывами, то в драме И.С. Поповича князь Лазарь уступает место на первых ролях Милошу Обиличу, а православная вера — сербскому отечеству. Косовская легенда приобретает не только светский, но и откровенно пропагандистский характер.
