«…Вся жизнь есть дивная тайна, известная только одному Богу. Нет в жизни случайных сцеплений, обстоятельств: все промыслительно. Замечайте события вашей жизни. Во всем есть глубокий смысл. Сейчас вам не понятны они, а впоследствии многое откроется». Так говорил старец Варсонофий послушнику Николаю Беляеву – ближайшему своему ученику и будущему приемнику старческого служения. Старец Никон, духовно рожденный и вскормленный на благодатной ниве оптинского старчества, совершал свой подвиг уже в миру.
Родился Николай Беляев 26 сентября 1888 года в московской купеческой семье Беляевых. Родителей его звали Митрофан Николаевич и Вера Лаврентьевна. Был он четвертым ребенком в семье. Родители его отличались благочестием, особенно религиозна была мать, Вера Лаврентьевна, которая притом обладала прекрасным, ровным, спокойным и правдивым характером.
У Николая Беляева со дней его младенчества жизнь была глубоко промыслительна. В год его рождения посетил Беляевых великий Российский праведник и пастырь – св. Иоанн Кронштадтский. Отслужив молебен, он благословил молодую мать и подарил ей свою фотографию, с собственноручной подписью и датой – год 1888. Еще более знаменательный случай произошел с Николаем, когда ему было около восьми лет. Маленький Коля заболел какой-то горловой болезнью (возможно, дифтерит). Болезнь приняла катастрофический характер. Врач дал понять родителям о безнадежном положении ребенка. Однажды вечером ему стало настолько плохо, что смертельный исход болезни был вне всяких сомнений. Ребенок лежал без сознания, дыхания не было. Бедная Вера Лаврентьевна не переставая растирала похолодевшее тельце и, проливая горячие слезы, усердно молила святителя Николая о ниспослании помощи свыше. Отец уговаривал ее оставить покойника и не мучить себя и его. Не слушая мужа, она продолжала растирать, обливаясь слезами и призывая на помощь угодника Божия. И – совершилось чудо… Ребенок вздохнул… Ободренные проблеском надежды, они уже вдвоем начали растирать еще усерднее. Молитва матери не осталась неуслышанной. Господь по молитвам св. Николая даровал ребенку жизнь. Впоследствии старец Варсонофий особенно подчеркивал таинственное значение этого случая.
Детство Коли прошло в атмосфере христианского благочестия, взаимной любви и уважения. В семье их было восемь детей: две девочки – Любовь и Надежда, и шесть мальчиков – Владимир, Николай, Сергей, Иван, Митрофан и Алексей. Семья была вполне обеспеченной, дети не только никогда не испытывали материальной нужды, но, можно сказать, жили почти в роскоши. Николай был всеобщим любимцем. От природы он был наделен характером веселым, бойким и энергичным. Этими качествами он выделялся из среды своих братьев. Его жизнерадостность заражала и остальных. Таким он оставался до конца своих дней, с той только разницей, что бездумную детскую веселость сменила тихая радостность – плод высокой духовной культуры.
Судя по воспоминаниям его брата Ивана, отличительной чертой характера Коли было терпение и очень большая сдержанность. По словам матери, он был исключительно терпеливым еще с пеленок. Однажды, когда ему было лет двенадцать, он упал и распорол себе ладонь большим ржавым гвоздем. От неожиданности он только вскрикнул, но ни стонов, ни слез не было. Когда мать, заливаясь слезами, смазывала йодом и забинтовывала глубокую рану, а братья с ужасом смотрели на эту процедуру, Коля не издал ни звука. Эта черта, – изумительное терпение и выдержка, – сохранились в его характере на всю жизнь.
Первые скорбные события в его беззаботной детской жизни – смерть его дедушки Лаврентия Ивановича, а затем и бабушки Марии Степановны и, спустя некоторое время, отца Митрофана Николаевича, глубоко поразили впечатлительную душу Коли. В эти скорбные годы в его душе начал совершаться перелом. Мысли о смерти, аде, о вечных муках, ожидающих грешников, волновали его. Он засыпал, размышляя о Боге, Его вездесущии и всемогуществе.
Николай стал чаще посещать храм, даже в будние дни, вместе со своим братом Иваном помогал читать в церкви, пел на клиросе, прислуживал в алтаре. Постепенно оба брата (с середины 1906 года) стали посещать храм почти ежедневно. Это стало их насущной потребностью. Читали они тогда только Евангелие и Апостольские послания, а также «Путь ко спасению» епископа Феофана Затворника. Открывающиеся им истины поражали их мысли, и долго не умолкали в их сердцах слова: «Оставите мертвые погребсти своя мертвецы», «Возьми крест свой и по Мне гряди…». Оба чувствовали неодолимую потребность бросить греховную мирскую жизнь, исправиться, стать истинными христианами. Отсюда, как и следовало по закону духовной жизни, появилось у них желание принести покаяние перед Богом и начать новую жизнь. Для этого первого сознательного говения они избрали Чудов монастырь. Эта первая исповедь с сознательным желанием очиститься от греховной нечистоты и соединиться со Христом и причащение Святых Тайн произошли на праздник Сретения Господня. Этот день на всю жизнь остался в их памяти.
Тогда появился у братьев Ивана и Николая интерес к монашеской жизни. Иван нашел в старых книгах список всех русских монастырей. Он изрезал его на полоски, перемешал их и предложил Коле вытянуть одну полоску. Помолившись Богу, вытянули жребий. На полоске бумаги было напечатано: «Козельская Введенская Оптина Пустынь». До этого момента они не имели ни малейшего представления о существовании этого монастыря. Законоучитель отец Петр Сахаров посоветовал им обратиться к епископу Трифону, бывшему постриженику Оптиной Пустыни. Тогда же, в феврале 1907 года, братья объявили своей матери о решении поступить в монастырь. Ее удивлению не было границ. Со слезами на глазах она благословила крестами коленопреклоненных своих сыновей на монашескую жизнь. Хоть и трудно было ей расставаться с любимыми сыновьями, но долг христианский она ставила выше всего.
В Оптину Пустынь братья Беляевы приехали 24 февраля 1907 года. «В день обретения главы св. Иоанна Предтечи обрели Оптину, как тихое пристанище от житейских бурь и зол», – записал впоследствии в своем дневнике послушник Николай Беляев.
Весь Великий пост провели они в монастыре, выполняя послушания на скотном дворе и посещая все положенные уставом богослужения. Николай посещал старца Варсонофия по возможности часто. Стремление к монашеской жизни у обоих братьев не угасало и не колебалось, а возрастало и укреплялось, несмотря на то, что игумен монастыря отказался принять их в число братии. После Пасхи они вернулись в Москву. Неоднократно они посещали Оптину Пустынь. Желание оставить мир у них не проходило, и епископ Трифон благословил их съездить еще раз в Оптину и вновь попросить о. архимандрита Ксенофонта принять их в число послушников. Наконец, 9 декабря, в день празднования иконы Божией Матери «Нечаянная радость», старец Варсонофий сообщил им о принятии их в число братии скита. Так осуществилось давнее желание обоих братьев. В этот день их посетила неожиданная радость. Впоследствии старец Варсонофий говорил, что милость Божия совершилась над ними в этот праздник ради молитв их благочестивого деда – Лаврентия Ивановича, много потрудившегося в церкви, где особенно чтился образ Божией Матери «Нечаянная радость».
10 декабря окрыленные радостью братья поехали в Москву проститься с близкими и оформить необходимые документы. Посетили они епископа Трифона – своего благодетеля и молитвенника. Владыка благословил их на прощание крестиками и сказал: «Вы восходите на крест, поэтому я и даю вам в благословение кресты. Помогай вам Бог». Мать же на прощание благословила их иконами Покрова Божией Матери, вручая дорогих своих сыновей «теплой Заступнице мира холодного». Напутствуемые молитвами, благословениями и благопожеланиями, 22 декабря 1907 года братья навсегда покинули Москву и направились в Оптину Пустынь.
22 декабря они прибыли в обитель и 24 декабря поступили в Иоанно-Предтеченский скит. Чтобы новоначальные послушники имели возможность осмотреться и привыкнуть к новой обстановке, первое время их не назначали на послушание. Старец Варсонофий часто беседовал с ними и знакомил их с жизнью скита. Назначая Николая на общие послушания, он одновременно привлекал его и к работе по письмоводству. Николай переписывал ведомости, писал деловые письма. Убедившись в его способностях, ему скоро поручили более серьезную работу – составление краткого содержания писем (в виде оглавления) старца Амвросия. В конце февраля 1908 года Николая назначили помощником библиотекаря в связи с переносом библиотеки в новое помещение. Одновременно его назначили петь и читать на клиросе.
Николай всегда соблюдал правило, преподанное ему старцем, – никогда не напрашиваться самому на какое-либо дело, во избежание самонадеянных и тщеславных помыслов, но и не отказываться, если назначат или попросят. Это правило он впоследствии внушал и своим духовным чадам. В скиту скоро оценили его прекрасное ровное чтение и назначили читать попеременно повечерие с каноном Ангелу Хранителю, Апостола за Литургией, кафизмы и чтение за трапезой. На библиотечном послушании он занимался и составлением чина служб церковных, отличающихся от обыкновенных, например: «Вынос Креста», «Службы Страстной седмицы» и др. За усердие к послушанию он даже получил от библиотекаря подарок – книгу «Царский путь Креста Господня».
С присущей ему жизнерадостностью Николай охотно выполнял все, возлагаемое на него. С одинаково радостным лицом он работал в трапезной: разметал снег, носил дрова, топил печь, мыл посуду, подметал пол. Трудился он в церкви – был помощником пономаря. Работал в саду: носил навоз для удобрения, копал, сажал. Избалованный и непривычный к физическому труду, он не тяготился ничем. Его душа не знала ни уныния, ни недовольства, ни ропота.
В октябре 1908 года Николай был назначен письмоводителем начальника скита, старца Варсонофия. От всех остальных послушаний, кроме чтения и пения на клиросе, он был освобожден. Это послушание было основным в продолжение всей его жизни в скиту. Почти все свободное от молитвы время Николай проводил у старца, помогая ему вести официальную, деловую и личную переписку. Старец Варсонофий, по глубокой проницательности и духовному опыту, понял душу Николая и увидел, что в этом юноше он найдет не только примерного ученика и примерного монаха, но и достойного последователя своих заветов и наставлений. Он часто оставлял его после «общего благословения» братии и подолгу беседовал с ним. Весь свой опыт и все свои знания он решил передать Николаю как достойному принять и сохранить этот дар. Он делился с ним воспоминаниями, поверял ему свои скорби и радости, учил, направлял, предостерегал. Он вел его все выше и выше по лестнице духовного восхождения. Николай же со своей стороны полностью предал себя в волю старца. После того как Николая одели в послушническую одежду, ему благословили чтение книги Аввы Дорофея и других святоотеческих книг, а также житий святых. По поводу чтения преп. Варсонофий говорил Николаю: «Пользуйтесь этим временем, пока можно вам читать. Придет время, когда уже не будет у вас возможности читать книги. Лет через пять или шесть… когда вам надо будет читать книгу жизни». Часто вспоминал Николай впоследствии эти пророческие слова старца.
Мирно и безмятежно текла его жизнь под руководством старца. Беспокоила его только мысль о предстоящей военной службе. Когда Николай спросил у старца, можно ли молиться о том, чтобы Господь избавил его от военной службы, старец ответил, что нельзя, что военная служба – это наш долг перед государством. Это всецело надо предоставить воле Божией. «Многие планы строил я относительно вас, но – как Богу угодно. Быть может, когда вы возвратитесь из армии, я уже буду лежать в сырой земле. Тогда уже как хочешь, мой преемник».
3 ноября 1909 года, – день памяти Обновления храма великомученика Георгия в Лиде, был днем, решившим его жизнь. Его освободили от военной службы, так как нашли сильное расширение вен на левой ноге. Встретив своего ученика, старец обнял его и поцеловал и, помолившись, сказал: «Велика милость Твоя, Господи. Должно быть, епископ Трифон молился за вас». Старец благословил Николая заниматься Иисусовой молитвой – совершать ее во всякое время, кроме церковной службы. А впоследствии, видя усердие и ревность Николая, он благословил его творить молитву и во время богослужений.
В апреле 1910 года печальные события потрясли мирное течение скитской жизни. Старцу Варсонофию пришлось перенести несправедливое гонение и перемещение из скита в Коломенский Старо-Голутвин монастырь. 2 апреля 1912 года старец Варсонофий покинул скит. Николай, оставшийся в скиту, тяжело переживал разлуку с любимым старцем, и только молитвы и предание себя в волю Божию подкрепляли его силы. В одной из последних своих прощальных бесед с Николаем, старец молитвенно произнес над им трогательные слова: «Господи, спаси раба Твоего. Соверши из него инока. Сподоби его Царствия Небесного». А другой раз пророчески произнес: «Господи, спаси раба Твоего сего Николая. Буди ему Помощник. Защити его, когда он не будет иметь ни крова, ни приюта». После отъезда старца, Николай был переведен из скита в монастырь, на должность письмоводителя в канцелярии.
1 апреля 1913 года последовала блаженная кончина старца Варсонофия. Погребение старца было назначено на 9 апреля, во вторник Страстной седмицы. Его предали земле рядом со старцем Анатолием. Николай не мог присутствовать при погребении: он лежал в больнице, прикованный тяжелым недугом к постели. Велика была скорбь души его по утраченном старце.
Сведений о жизни Николая в монастыре по кончине старца Варсонофия сохранилось мало. С достоверностью известно только то, что он всегда и всем был «яко слуга Божий». Не только для молодых, но и для старых монахов был он высоким примером безусловного послушания, нелицемерного смирения; мирности со всеми исключительной, твердости и мудрости. Не колебался он ни перед лестью, ни перед угрозами. Не по годам серьезный, вдумчивый и в тоже время радостный, он еще в те далекие годы приковывал к себе внимание. Фундамент, заложенный в душе Николая старцем Варсонофием, был сложен прочно и надежно. В продолжение всей своей жизни в монастыре – в тихой ли келлии своей, в храме, за послушанием, везде и всегда он на этом несокрушимом основании возлагал все новые и новые камни, строил свой дом душевный во славу Божию.
24 мая 1915 года Николая постригли в мантию. При постриге ему было дано имя Никон, в честь мученика Никона (память 26 сентября). Менее чем через год, 30 апреля 1916 года, отец Никон был рукоположен во иеродиакона, а 3 ноября 1917 года в сан иеромонаха.
В страшное революционное время обитель переживала большие финансовые затруднения, притеснения и угнетения. Монастырь был лишен основных источников средств существования. Тогда из оставшихся трудоспособных монахов была организована «сельскохозяйственная артель». Она минимально обеспечивала материальные нужды монахов. В это трудное время развернулись административные способности отца Никона. Сохранить монастырь насколько возможно – вот что стало его делом. «Умру, а не уйду», – писал он в своем дневнике во дни юности. А вокруг один за другим закрывали монастыри и храмы.
17 сентября 1919 года отец Никон был арестован и без предъявления обвинений заключен в Козельскую тюрьму. В письме матери он писал, что арестовали его только за то, что он монах. Через некоторое время его освободили, и он вернулся в обитель. Оставшиеся иноки твердо решили не уходить из монастыря. Каждый день и каждый час ожидали всего: изгнания, ареста, тюрьмы, ссылки, смерти…
В 1923 году закрыли «сельскохозяйственную артель». Монастырь и монастырские здания превратили в музей. Всем монахам, за исключением двадцати рабочих при музее, приказано было оставить монастырь и уходить куда угодно. Преп. Исаакий II, отслужив последний раз соборную Литургию, благословил преп. Никона служить в Оптинском Казанском храме и принимать богомольцев. С этого времени, как бы благословляемый свыше на трудный путь и спасительный подвиг, отец Никон принял на себя не только обязанности духовника, но и старца.
Многие монахини закрытой Шамординской обители поселились в городе Козельске. Мать Амвросия, монахиня весьма высокого духовного устроения, приняла к себе несколько сестер, желающих проводить иноческую жизнь под ее руководством. Таким образом, составилась небольшая община. Кроме того, многие из приезжающих в Козельск монахинь и мирян останавливались у нее. Старец Никон духовно окормлял эту маленькую общину.
В начале 1924 года закрыли последний оптинский храм, но преп. Никон, оставаясь в Оптиной, служил всенощные бдения в келье, пока было возможно там оставаться. Последнюю всенощную он совершил 15 июня 1924 года. Когда после всенощной он произнес слово наставления и увещания, то помянул, что через несколько дней он должен будет оставить Оптину Пустынь. Многие плакали, а он, обратясь к ним, сказал: «Вы чудненькие. Ведь я монах. Давал обещание терпеть всякое озлобление, укоризну, поношение и изгнание. И если это сбывается, если это терплю, то радоваться подобает, так как совершается чин пострижения на деле».
В Козельске преп. Никон поселился в конце июля 1924 года вместе с отцом Кириллом (Зленко). По приглашению настоятеля Успенского собора он составил небольшой монашеский хор для праздничных богослужений. Служил отец Никон довольно часто, когда его просил настоятель или второй священник, и во дни особо почитаемых святых. Неожиданно для него самого появился у него дар слова назидания. С разрешения настоятеля преп. Никон стал произносить проповеди. Эти проповеди не блистали красноречием, но были просты, доступны, понятны. Все, что он говорил, было взято не из книг, а опытно узнано и пережито им самим. Проповеди были насыщены твердой верой в Бога и Его заповеди, и поэтому так сильно действовали на души.
Когда преп. Никон переехал в Козельск, ему было 36 лет. Полный сил и энергии, он всю свою жизнь посвятил служению Богу. Число его духовных детей постепенно увеличивалось. Старец Нектарий многих приезжающих к нему в Холмищи посылал к преп. Никону. Преп. Исаакий, отец Досифей и отец Мелетий также направляли к старцу Никону обращающихся к ним. А он за святое послушание принимал всех. Не щадя ни сил, ни здоровья, он приносил в жертву свои желания, стремления и интересы ради спасения душ пасомых. Сколько внимания, сколько забот и любви отеческой проявлял он по отношению к каждому, обращающемуся к нему. Многим старым, бессильным и больным, не имеющим возможности заработать себе на пропитание, помогал он материально, делясь тем, что присылали и приносили ему. Своих духовных детей преп. Никон принимал ежедневно. В доме, где он жил, при кухне, была маленькая комнатка с одним окном на улицу. В ней помещались ожидающие приема.
Обычно отец Никон выходил из своей комнаты и сам по своему усмотрению приглашал кого-либо к себе. Он усаживал приходящего, а сам садился напротив, возле икон. Исповедовал старец Никон изумительно хорошо. Он умел так расположить к себе человека, наводящими вопросами раскрыть всю душу, что кающийся забывал ложный стыд и легко и свободно открывал грехи, которые много лет тяготили совесть. Этот дар проникновения в душу, по-видимому, он получил от старца Варсонофия, дополнив полученное внимательной, трезвенной своей жизнью. Человек выходил от старца Никона как бы возрожденный, омытый, очищенный от душевной скверны. От своих духовных чад старец Никон требовал беспрекословного послушания, искренности и простоты. Он не выносил самочинников, любящих исполнять свою волю и настаивать на своем мнении, не выносил двоедушия, хитрости, лукавства, лжи.
Утром и днем он никого не принимал, за исключением своих оптинских братий, приезжих или тех, кому необходимо было экстренно побеседовать с ним. Помимо исполнения всего монашеского правила, он отвечал на письма своих духовных чад. В этом деле ему отчасти помогал отец Кирилл. К матери Амвросии в общину преп. Никон приходил раз в неделю, а иногда и чаще, для духовного собеседования. В общине собралось уже около десяти сестер, не считая приезжих, иногда подолгу живущих там. Все сестры были духовными чадами старца Никона.
Таким образом, три года в Козельске отец Никон провел в пастырских трудах. В июне 1927 года совершилось то, чего все боялись и ожидали со страхом. Преп. Никон и отец Кирилл были арестованы и заключены в тюрьму. Одновременно был арестован отец Агапит (в миру Михаил Таубе). Трудно описать скорбь духовных детей старца Никона. Лишившись его, они в полном смысле слова осиротели. Почти полгода, проведенные старцем в Калужской следственной тюрьме, они жили надеждой, что его отпустят на свободу. Общими трудами собирали ему передачи с продуктами питания и другими необходимыми вещами. Большим утешением для духовных детей была возможность писать ему письма или записки и получать ответ. Некоторые из духовных детей простаивали под окном тюрьмы в надежде увидеть лицо своего дорогого отца и его благословляющую руку.
В январе 1928 года «следствие» было закончено. Преп. Никон был осужден на три года в лагерь на Соловки. В день отправления этапа, 27 января 1928 года, на Калужском вокзале собралась толпа духовных чад и почитателей преподобного, провожая его в последний, далекий и неведомый путь. В марте этап прибыл в Кемь. По причине циклона, пронесшегося над Белым морем, сообщение с Соловками было прервано, так что всех арестованных поместили в лагерь Кемь перпункт. Там он провел два с лишним года. Из-за болезни ног (расширение вен) его освободили от тяжелых физических работ и поставили сторожем складов. Жил он в одном бараке с отцом Агапитом. Работой сторожа преп. Никон был вполне доволен, потому что она давала возможность уединяться, молиться и иногда читать. Из лагеря он писал часто. Письма его были неизменно насыщены бодростью, с преданием себя и всех воле Божией. Несмотря на бодрый тон, иногда ясно было, как тяжела и мучительна была обстановка. Не говоря уже о милой Оптиной, он с сожалением вспоминал о своей уютной комнате в Козельске, считая, что «за грехи свои недостоин он тихого жития».
Духовные дети и почитатели его часто писали письма, посылали посылки. Благодаря этому, ни в деньгах, ни в продуктах преп. Никон не испытывал острой нужды. Он братски делился всем добром с отцом Агапитом, пока их не разлучили. В августе 1928 года отца Агапита отправили в «командировку» куда-то в лес, и преп. Никон потерял его из виду. Самого преп. Никона в апреле 1929 года перевели на Попов остров Карельской республики. Там он работал счетоводом в лагерной канцелярии. Незадолго до окончания лагерного срока возвратился из своих скитаний отец Агапит. Оба монаха получили направление на вольную ссылку в город Архангельск. Перед отправкой, на медицинском осмотре, врач обнаружил у преп. Никона далеко зашедший туберкулез легких. По совету отца Агапита, он не стал просить о перемене места ссылки по состоянию здоровья, а предался воле Божией. В июне 1930 года отец Никон с отцом Агапитом прибыли в Архангельск, где прожили вместе до августа того же года, когда преподобного переместили в город Пинегу Архангельской области. С сожалением и грустью покидал преп. Никон своего собрата, с которым так сблизился за годы страданий.
После долгих поисков в окрестностях Пинеги, преп. Никон поселился в деревне Вонга, а спустя два месяца переехал в деревню Воспола, в трех километрах от Пинеги. С большим трудом он нашел себе квартиру в доме пожилой женщины, которая кроме большой оплаты деньгами поставила условием своему квартиранту выполнять все тяжелые физические работы по дому. Преп. Никон согласился на все: выбирать было не из чего. С наступлением зимы 1930 года он почувствовал резкое ухудшение здоровья. Он не придавал этому значения, считая, что это связано с простудой. По-прежнему ходил в Пинегу «отмечаться», посещал церковь и ходил на почту. Не оставлял он и своего пастырского долга, и в ссыльном житии находился в переписке со своими духовными чадами.
На своей новой квартире преп. Никон быстро убедился, что хозяйка его – женщина с исключительно злым и жестоким характером. Казалось, что сам бес вселился в нее, заставляя мучить его, чтобы испытать его терпение. Она даже запрещала ему принимать посетителей, иногда навещавших его.
По состоянию здоровья преп. Никон был освобожден от тяжелых работ, в основном, из-за больной ноги с расширенными венами. К тому же болезнь легких делала его совсем нетрудоспособным. Хозяйка его это знала, но не считалась с этим. Она не давала ему ни отдыха, ни покоя. Изнемогая от слабости, он выполнял все: возил на санках воду из колодца, колол, пилил и носил дрова, расчищал снег, ставил и подавал самовар, колол лучину и многое-многое другое. И все это при постоянно повышенной температуре.
В Пинеге преп. Никон встретил одного из оптинцев – отца Петра, который знал по рассказам других о тяжелом нраве хозяйки и не один раз предлагал ему поселиться вдвоем с ним. Но отец Никон, верный своему намерению жить только по воле Божией, по-видимому считал, что испытываемое им послано Богом, и от подобных предложений молча уклонялся. Он неоднократно писал из ссылки разным людям: «Веруя в пекущийся обо мне Промысл Божий, боюсь направлять по своему смышлению свою жизнь, ибо наблюдал, как своя воля приносит человеку скорби и трудности. Да будет же воля Божия, благая и совершенная».
Однажды в начале Великого поста преп. Никон убирал слежавшийся за зиму снег. От сильного физического напряжения произошло кровоизлияние в больной ноге. Он слег в постель с температурой сорок. Более трех недель проболел он. Кто ухаживал за ним в то время, неизвестно. Немного поправившись на шестой неделе Великого поста, он уже ходил в Пинегу «отмечаться». Врач районной больницы при обследовании подтвердил старый диагноз: туберкулез легких. Бесчеловечная хозяйка узнала, что ее «батрак» серьезно болен туберкулезом и стала выгонять его из дома, говоря: «Иди куда хочешь. Ты мне больной не нужен. Мне нужно, чтобы работать могли, а не лежать. Еще заразишься от тебя, чахоточного». Она влетела в его комнату и, сбросив на пол тюфяк и одежду, вынесла кровать. Он чувствовал себя так плохо, что идти не мог никуда. И вспомнил он незабываемые молитвенные слова своего дорогого старца Варсонофия: «Господи, спаси раба Твоего, сего Николая. Буди ему Помощник; защити его, когда он не будет иметь ни крова, ни приюта». Вскоре посетил преп. Никона отец Петр. Войдя к нему, он увидел такую картину: больной лежал на двух табуретках, одетый в ватник, шапку и валенки. Преп. Никон, видя безвыходность своего положения, сам начал просить отца Петра о переезде к нему. К взаимной их радости, квартира сразу нашлась, и в тот же день отец Петр перевез преп. Никона на его новое и последнее жилище.
К середине мая болезнь преп. Никона приняла мучительную форму: высокая температура, жар, озноб, сменяющийся изнурительным потом, ужасающая слабость, отдышка и пролежни. Ему нечем было дышать: легкие его сократились. Все это время отец Петр самоотверженно ухаживал за ним. В последние два месяца болезни преподобный почти ежедневно причащался Святых Тайн. Молитвенное настроение преп. Никона передавалось и его сожителю, и чувствовал себя отец Петр, как когда-то в Оптинском скиту, а не в ссылке.
В конце апреля одна из его духовных дочерей видела сон, поразивший ее своей отчетливостью. Она описала его в письме преп. Никону. Виделось ей, что оптинский старец Варсонофий пришел на квартиру преподобного в Козельске и начал выносить вещи из комнаты. Когда же он взял кровать, чтобы ее вынести, она сказала: «Батюшка, зачем кровать-то выносить? Ведь отцу Никону негде будет спать». Старец на это ответил: «Он собирается ко мне, и ему кровать не нужна. Я ему свою дам кровать».
Страдания отца Никона к последним дням жизни уменьшились. Оставалась только слабость. Вспоминал он оптинских старцев и братий, называл по именам духовных детей, крестил воздух, как бы благословляя кого-то. Однажды увидел он почившего оптинского старца Макария: «А, всечестнейший батюшка, отец Макарий. Ирина, подай стул… К нам пришел старец Макарий, а ты не видишь». Сестра Ирина медлила исполнить приказание, думая, что преп. Никон бредит. «Простите, батюшка, ведь она неопытная», – тихо произнес преп. Никон и затих. До последних дней он едва слышным голосом диктовал отцу Петру ответы на письма. 25 июня он ослабел до такой степени, что и говорить не мог. Видя его тяжелое состояние, отец Петр поспешил пригласить архимандрита Никиту, который причастил его Святых Тайн и прочитал канон на исход души. Вечером того же дня отец Никон мирно почил о Господе в возрасте 43-х лет. В последние дни своей жизни он часто молил Господа о ниспослании ему христианской кончины, и Господь услышал его молитву и даровал ему кончину праведника, безболезненную, тихую, непостыдную, мирную. Казалось, что он не умер, а заснул спокойным сном до общего воскресения.
